Аэропорт Нюту не слишком впечатлил — он был чем-то похож на Сходненскую. Зато название станции интриговало — получается, она тоже как-то связана с авиацией, как и Тушинская? К счастью, сопровождающий свинину парень скоро вернулся с двумя мужиками, шустро сгрузившими с дрезины половину поклажи, и машина двинулась дальше.
В отличие от Аэропорта, на Динамо Нюте сразу понравилось. От этой станции веяло чем-то старым, простым и надежным — и от мозаики, и от полированных деревянных настилов на скамейках, большинство которых каким-то чудом сохранилось, хотя часть, видимо, и пустили на дрова. Здесь было уютно. Нюта разглядывала белые круги, в которых были изображены человечки в смешных коротких штанах. Один бил по мячу, другой держал штангу, некоторые занимались чем-то совсем непонятным, но, видимо, очень интересным. Нюте казалось, что она представляет себе людей, которые строили эту станцию, — они считали, что, несмотря на трудности, жизнь хороша, надо трудиться плечом к плечу, и тогда завтра будет еще лучше. Эти люди с оптимизмом смотрели в будущее. Они ведь не знали, что не пройдет и ста лет, как все их надежды пойдут прахом и их потомкам придется впотьмах расхлебывать то, что натворили отцы.
Девушка рассеянно поправила на голове оранжевую косынку, и какой-то пожилой человек залюбовался на нее. Сама того не зная, она напоминала сейчас комсомолку с плаката тридцатых годов: кожаная куртка, яркая косынка, решительный взгляд. Только черты лица, пожалуй, слишком тонкие, и кожа чересчур бледная, как у большинства детей подземки.
Среди населения станции преобладали женщины, которые и работали в цехах. Лица у большинства были бесцветные и усталые. Что характерно, в главном импорте станции, кожаных куртках, ходили не многие, большинство — в ватниках, спецовках или вообще в военной форме. Нюта поняла, что местные жительницы не особо заморочивались своей внешностью. Те, что помоложе, еще старались оживить одежду какой-нибудь косыночкой или шарфиком, а все прочие, видимо, уже махнули на себя рукой. Волосы у большинства были коротко острижены, наверное, из соображений гигиены, и лишь некоторые позволяли себе косы или распущенные пряди до плеч. Одна из работниц, как завороженная, уставилась на Кирилла и долго не могла отвести взгляд. Заметивший это парень усмехнулся, но видно было, что ему приятно. Нюта попыталась посмотреть на него ее глазами и тоже усмехнулась — не иначе, ее высокий, стройный, с колдовскими глазами спутник показался женщине сказочным принцем. Сама же женщина с какими-то рыбьими глазами и темными, жидковатыми волосами особой красотой не отличалась, хотя видно было, что она пыталась как-то себя приукрасить, — ее брови и глаза были подведены черным. Скорее всего, она сделала это обгорелой спичкой или углем. Да и гимнастерка сидела на ней как-то особенно ладно, а пара верхних пуговиц была нарочно расстегнута, являя в вырезе костлявые ключицы. Дополняла наряд обитательницы Динамо юбка защитного цвета, еле прикрывавшая колени, и совершенно не сочетающиеся с нею стоптанные грубые башмаки на неожиданно красивых ногах.
— Меня зовут Лола, — сказала вдруг женщина, непонятно к кому обращаясь.
Нюта на всякий случай улыбнулась:
— Очень приятно. Я Нюта, а это Кирилл.
— Здравствуй, Кирилл. Надолго к нам? — Женщина, игнорируя Нюту, протянула парню руку, которую он осторожно пожал.
— Нет, мы проездом, с Сокола, — чуть более резко, чем собиралась, ответила Нюта. — Поживем у вас немного и отправимся дальше. Кстати, Лола, вы не поможете нам устроиться? Мы же пока никого здесь не знаем. Я бы могла поработать швеей, да и для Кирилла, наверное, тоже можно что-нибудь подыскать?
— Да, конечно, — словно очнувшись, сказала женщина. — Идемте со мной, я все вам покажу и познакомлю с кем надо.
К вечеру они благодаря Лоле уже были устроены. Нюта на следующий же день должна была выходить на работу в швейный цех, Кирилла вроде бы тоже готовы были взять помощником учетчика. Лола от них почти не отходила, а вечером даже принесла каких-то очень вкусных лепешек с мясом.
— Это я сама готовила! — гордо сказала она.
Кирилл ел и нахваливал, заодно с интересом бросая взгляды в вырез Долиной гимнастерки. Нюта же с раздражением отметила, что на этот раз женщина и губы намазала чем-то ярко-красным, не пожалела явно дефицитной помады.
— Вот что значит — женщина следит за собой. Посмотреть приятно! — наставительно сказал Кирилл после ее ухода. — И лепешки вкусные. Да, кстати, я сказал ей, что ты моя сестра.
Нюта пожала плечами. Из всего сказанного Кириллом ее больше всего задели слова «следит за собой».
— То есть, размалеванная в разные цвета бледная физиономия и выставляемые напоказ острые коленки у нас теперь так называются?! А если ты с намеком, то мне некогда заниматься такими глупостями. Да и вообще, я больше не за собой, а за тобой слежу, таким бедненьким, несчастненьким, вечно обделенным вниманием и всем недовольным!
Вечером Нюта еще долго не могла уснуть. Из-за нехватки места или стараниями Лолы ее устроили в общей палатке, где жили еще четыре женщины. Ворочаясь без сна, девушка досадовала на Кирилла, который, оказывается, так падок на восхищенные взгляды. Конечно, отрадно осознавать, что ее парень… ну, пусть не парень, а спутник пользуется вниманием противоположного пола, только Нюту это почему-то не радовало. Не то чтобы она сильно ревновала, просто чувствовала, что это может стать источником проблем. Хотя, наверное, и немного ревновала тоже…
На следующий день Нюта вышла на работу в швейный цех. Странное это было место. Десятки женщин в подземелье склонились над швейными машинками, прострачивая жесткую свиную кожу. Пахло потом, плохо выделанными шкурами и чем-то кислым, от монотонной работы быстро затекали плечи и руки, а день все тянулся и тянулся. Некоторым работницам становилось жарко, и они сбрасывали верхнюю одежду, оставались в одних драных майках. Правда, когда Нюта тоже хотела снять свою куртку, соседка шепотом велела ей не дурить: на самом деле здесь холодно, так недолго и простудиться. Хотя, продолжала она, некоторые нарочно стараются простудиться — пока болеешь, и работать никто не заставит, и аппетита особого нет. Другое дело, что иногда те, кто заболел и лег, особенно женщины в возрасте, уже не хотят подниматься и возвращаться к унылому существованию. Так и лежат, отвернувшись лицом к стене и отказываясь от еды, пока не умрут. Соседка скорбно покачала головой — на ее глазах такое уже случалось не раз.